Стихотворения

Когда серые воды становятся пустотой, Я иду по камням, принесенным со дна залива. Если в жизни вообще есть момент, чтобы быть счастливым - Я отдал бы его, чтоб немного побыть с тобой. Этот север еще не наносит в глаза песок Белый, блеклый, как еле пробившие небо звезды. Если в жизни вообще есть момент, где не так уж поздно Это значит - мы встретимся. В книжице записной Есть сто сорок страниц, где нельзя написать ни слова. И любая каракуля там повергает в шок, Ни поэму не вытерпеть, ни начеркать стишок. Значит мы не готовы, конечно же, не готовы. Этот север еще временами ласкает взгляд Голубыми цветами у илистых водоемов. Если есть вообще смысл немного побыть вдвоем - Это те разговоры, которыми потоплять Валуны в небесах - как клубничины в молоке Поднимать все вокруг на невиданные высоты. Сколько мне остается еще бесконечных сотен Под ногами камней, сколько песен на языке? Когда серое небо, темнеет и лезет ниже, Я иду по камням, принесенным из пустоты. Пустота в меня смотрит, но ка...

и в руках у меня вода, и во рту вода,  и вокруг меня теснота, тишина и холод.  никогда не узнаешь - что, если бы я тогда,  что потом, когда станешь уже немолод,  или, может, не станешь. будешь читать и петь, свесив с облака ноги, по имени звать кого-то. как чулочную штопку, земную сшивают твердь с океаном вплотную неловкие самолёты. что сказать, если застит вода глаза, не чужая - своя, но чужой ещё солонее. надо мной бесконечная хрупкая бирюза, и не знаю, что делать с нею. Арина Карельская

потому что молчание невозможно выблевать а свобода - навряд ли забыть у тирана отчество  если ад есть, то это не картинка из Библии это тишина и абсолютное одиночество  если ты плачешь, то мне глаза начинает жечь и неделю потом вся еда такая солёная если ад есть, то это не котёл и не печь это принятие необратимости сотворённого всё, что я выбрала, со мной останется, и увы нить, торчащая из меня, никуда не ведёт если ад есть, то это не бешеные собаки и львы это январь, в котором лишь тьма и лёд потому что моя любовь как придавленная пружина мир, заевший два года назад, стал тяжёл и набряк если ад есть, то там мы определённо живы и бесконечно прощаемся пятого октября __ свобода - это когда забываешь отчество у тирана © И.Б. ананасова

такая зима большая, никак не дают тепла. а я тебе спать мешаю, а полночь белым-бела. а в море темнее дали, и берег совсем озяб. давай тебе погадаю. мне можно, тебе нельзя, когда проспала и рада, что утром тепло рукам, а ты будь умней, не надо по звёздам и облакам, и солнце ушло на запад, и крови его не тронь, и завтра такое завтра, насквозь его проворонь. а ты просыпайся первой, и засветло обними, и прялку возьми, и вербу, и тёмный кувшин возьми, и ночь, и трескучий хворост, и чёрный на белом след. и твой озарённый голос. и мой говорящий свет. Екатерина Перченкова

"Год подходит к краю со всеми, кто собран в нем...  Год подходит к краю со всеми, кто собран в нем. Год стоит на краю с гордо поднятой головой, становится частью речи. У людей внутри года холод и тишина. Жмутся друг к другу, дрожат в календарном теле. Часть речи – глагол, разделенный на времена. Прошлое, настоящее… Полетели". Светлана Лаврентьева 

blessed are those who survived for survivors don't need the rules. one who'd learnt what's to die never gonna be slaved by fools. when you're dried up inside you start seeing the skies above. blessed are those who had tried and who'd failed standing up for love Грата 

..видишь, звезда моя, лис за тобой бежит,  розы цветут, благодарные за тепло.  если земля нездорова, ей нужно сшить  раны края, чтоб заразы не занесло.  шить посади Алису, влей коньяка  /за неимением перекиси вообще/  выслушай бредни пушистого кролика  в коих вся суть вещей.  не обернись, ибо чёрным по небесам  жирным курсивом печатает некто бог:  «эта планета - твой морок. на Корусант!».  не обернись, дружок..  видишь, душа моя, кто не умеет врать  ни на одном из всех языков стихий,  тот и миры получает себе под стать –  яркие всполохи.  только вот ненадолго.  твой экипаж  в форме - тут времени просто не взять своё.  в иллюминаторах вечный застыл пейзаж –  дворики, где бельё  сушится на верёвках. и ждут коты  ласки и теплоты.  ну же, любовь моя, нет никакой земли,  просто привиделась в мареве беспокойном.  звёздное зарево звёздны...

зачем мне эта фикция, функция, фракция –  тонкая душевная организация,  умение видеть и чувствовать чью-то душу,  когда мой свет, мой след никому не нужен,  когда он выключен, высвечен и затушен,  когда она, накрасившись синей тушью, забив на Выготского-Бродского, иже чтиво, всегда горделива, строптива, умна, красива, стоит с тобой рядом, пьет в подворотне пиво и чувствует себя абсолютно счастливой. зачем мне этот чертов сапфир, эфир, богатый, обширный, глубокий внутренний мир, умение видеть, смотреть, подмечать детали, думать об общепринятых нормах морали, пока их стирали, корчили, растлевали, пока она, голая, лежит с тобой на рояле, пока я слушаю Моцарта, Верди, Сальери, сдаю на пятерки сессию в универе, мечтаю о странствиях, доме, любви, карьере, она вонзает шпильки в порог твоей двери. зачем мне эта ответственность, женственность, хранимая-на-после-свадьбы седая девственность, умение вышивать, вязать, строчить покрывала, когда она рядом лежит под твоим одея...

можешь быть Белоснежкой или Русалочкой: личное счастье совсем не зависит от имени. любовь - это не когда в животе бабочки, а когда даже от дихлофоса они не вымерли. сердце-кремень вокруг высекает искры, но как тушить пожары - не объяснили. я любила тебя до того, как внесла в регистр, и еще до того, как это стало мейнстримом. все ходят прямо, а я как всегда - по периметру, будто стальными прутьями мир надтреснут. но любить невозможно, совсем ни разу не вымерев, если ты хочешь когда-нибудь да воскреснуть. просто признайся в внутреннем терроризме и набирай энергию в киловаттах. у тебя как у кошки внутри меня девять жизней. и когда-то уже должно прийти время девятой. Грата

Все было ветренно, беспокойно.  Море вдыхало шторм,выдыхало-волны.  Дождь прилипал к окну и мне в чем-то клялся.  Кит подплывал так близко,что я боялся.  Рыбы метали рыб и стремились выше,  Чтобы понять людей или чтобы слышать, как по волнам корабль скользит к закату или в засаде в джунглях сидят солдаты. Море жевало берег, как снимки пламя. Я представлял,что утром придет цунами из за холма,где лентой бежит дорога. Мы за одно с тобой,но внутри тревога. Все было празднично и статично: Кто-то зажег маяк,словно чиркнул спичкой. Дождь прилипал к стеклу,он в него стучался. Кит приплывал и я его не боялся. Шторм затихал и с моря летели брызги. Я записал живых и составил списки. Ночью ушли слова и пришли туманы... Море сливалось медленно с океаном... Марадан Осень

Сквозь неоновый свет городской обветшалого лета, я рисую трагедию хроники съеденных лет. разливается спирт, точно кровь на обломках Советов, заполняя собой надиктованный жизнью сюжет. точно рожь сеют пули железные птицы, а молитва, как тост, порождает лишь чувство вины. мы – эрзац поколенья войны, умирающих в тридцать, крепко сжатых в объятиях самой великой страны. мы разделись в калечных лучах православного гетто и купаемся в реках стихов, как в болоте судьбы. нам осталась любовь на проспектах с неоновым светом… чтоб вернуться живыми в похмельного утра гробы. Патов.

I see you drinking at a fountain with tiny  blue hands, no, your hands are not tiny  they are small, and the fountain is in France  where you wrote me that last letter and  я вижу, как ты пьешь из родника, зачерпывая воду крошечными синими ладошками, нет, твои ладони не крошечные, они маленькие, и родник – во Франции, откуда ты написала мне свое I answered and never heard from you again.  you used to write insane poems about  ANGELS AND GOD, all in upper case, and you  knew famous artists and most of them  последнее письмо, и я ответил на него, и ничего больше от тебя не получал. ты сочиняла безумные стихи об АНГЕЛАХ И БОГЕ, всегда большими буквами, и водила знакомство were your lovers, and I wrote back, it’ all right,  go ahead, enter their lives, I’ not jealous  because we’ never met. we got close once in  New Orleans, one half block, but never met, never  со зна...

Человек по имени N., каких миллионы вокруг,  Закуривает последнюю на пустой остановке.  Жизнь ударила в челюсть - славно сработанный хук.  Не успел увернуться. Уже не хватает сноровки.  К человеку подходит парень, совсем ещё молодой: Посмотри, говорит, на себя. До чего докатился. Был горячим вулканом, спорил с безликой толпой, Добивался. Мечтал. Стремился. Со стены улыбались модели, кумиры из 90-х, Макаревич пел: этот мир однажды прогнётся под нас. Лето лезло в окно, ошпаривал глотку воздух, И от взрыва гормонов сыпались искры из глаз. Планы строились, как небоскрёбы в Дубаях, Казалось - ещё немного, и отхватишь кусок луны. А теперь ты устал. Ездишь в промёрзших трамваях. Плакаты с супергероями давно уже снял со стены. Что осталось? Жалкие деньги и женщины, Которых всегда почему-то мало. Бессовестно мало. Да мы все здесь - уставшие, пьяные, грешные. И молчим обо всём, что нас вывернуло и поломало. Человек по имени N. полчаса говорит с тишиной, Проклинает сырую ос...

— боюсь, тебя привлекает клетка, и даже не золотая. но лучше петь сидя на ветке; редко поют, летая. (с) Иосиф Бродский

Сгинь, пропади, чёрное, неживое,  Липкая погань, змея, паутина, собачья кровь,  Тварь, ненавистное нечто, которому нет покоя,  Бьёт, без конца убивает, опять, и вновь,  Въелось под кожу, скорчило, щупальцами обвило, Хочет сожрать, заглотить, заживо, целиком, Надо убить, уничтожить, забить и поднять на вилы, Встать сапогом на хрипящее горло, пробить штыком. Ночью Нева наполняется пеной, гнилой и стылой, Чёрные воды знают, кто я теперь такой. Чёрное лезет наружу, взбухло дрожащей жилой, Чёрное хлещет из горла, сдавленного рукой. Кто я теперь, и зачем я теперь, куда мне, Вот я смотрю и считаю, и раз-два-три, Если не выдюжу, стану мертвее камня, Вот оно всё, и во что превратило меня, смотри. Только став зверем, становишься человеком. Кровь моя, дай мне силы от исполинских гор. Скоро навстречу серебряным лунным рекам Я победителем выйду из леса И разожгу костёр. Александр Пелевин

я полжизни пишу, неизвестно о чём,    и не важно какой стих - кому посвящён,  если, мир, как и текст, до конца извращён.  если он не про нас - про кого же ещё?  про голодных детей, воспевающих крест, получивших зависимость от веществ, про подростков, качающих жопу и пресс, чтобы вызвать не чувства, но интерес, про нехватку жилья и парковочных мест, про пальбу где-то в Сирии, про арест. пей, как чёрт, или жить надоест - говорил мне ушедший отец. пусть всё станет уж лучше стихом, чем вся жизнь - кувырком, пусть летит мотыльком, обжигающим крылья на рифме, чем действительно взять и погибнуть, надевая на шею петлю, наглотавшись дерьма и пилюль, или жить во хмелю, выполняя заветы отца, размывая серьёзность лица. я полжизни пишу, неизвестно кому, подбирая строку за строкой наобум, каждый раз повышая болезненность тем. для кого я пишу и зачем? не для тех ли, что ночью, в седьмом этаже, признаются с похмелья в любви к анаше, упиваясь обилием рок-н-ролла, из окна ус...

Все влюблены в тебя. Все, кто проходит мимо. Все, кто не смотрит вслед. Все, кто молчит в метро. Все влюблены в тебя — это неоспоримо, прочих раскладов нет, тёмен аркан таро.  Все, кто прошёл сквозь ад ради иллюзий райских, кто переплыл Коцит, Лету и Флегетон, все, кто поднялся над возрастом, полом, расой, трусы и храбрецы, лидеры и планктон держатся за одну главную аксиому, терпят любую мглу, празднуют и скорбят — в страшном чужом плену, в тысячах миль от дома, в тёмном пустом углу — все влюблены в тебя.   Помни об этом, бейб, двигаясь по наклонной, вниз или вверх — плевать, фатум всегда един, помни и первой бей, первой толкай колонны, первой стели кровать, первой в неё иди. Первой вставай с утра, первой танцуй под душем, первой кричи «пока», время прибрав к рукам — помни, что каждый раб будет тебе послушен так, как течёт река, верная берегам. Первой бери на понт, первой дели и властвуй, первой бросай в костёр, смело с плеча рубя — помни: любой дракон, ветреный и опа...

дорогая моя я завещаю тебе метрополитен завещаю площадь ленина с бронзовым лысым лениным  завещаю тебе никогда не сродниться с тем  что провоцирует немощность и гниение завещаю тебе улицы тесные от толпы завещаю тебе каждый в этом городе цветочный киоск я дарю тебе каждый источник света и теплоты с примечанием ничего не воспринимать всерьёз я тебе завещаю коды от всех подъездов и возможность пить как в семнадцать до ста семи только никогда никогда не гляди в пустоту и бездну вот тебе затемняющие очки - возьми бездна, моя дорогая, она ведь мыслится нами всяко ямка ли, пропасть ли, много у пустоты наречий я тебе завещаю найти в себе слёзы плакать и не дожить до минуты, когда осознаешь - нечем я завещаю тебе адреса юристов, врачей, барыг всех водителей, что подбирают бандитов и автостопщиков лишь бы ты испугалась равнины а не горы - а остальное мне и неважно в общем-то я пока что не знаю как выглядит смерть и остра ли её коса но постараюсь черкнуть с переправы тебе строку я о...

C кем она? Она свободна.  Только очень крепкий чёрный.  Это модно – то не модно.  Мода даже на девчонок.  Все мы в чём-нибудь трофеи, Кто гордыни, кто порока. Если ты живешь в кофейнях, Значит – просто одиноко. Всё должно быть очень модным: От мобильника до смерти… С кем она? Она свободна. Сомневаетесь – проверьте. Сола Монова

Я хотел бы сказать тебе с глазу на глаз,  Дорогая моя Catherine  Смерть рождается с каждым из нас  И всю жизнь живет внутри.  Ты живи, как хочешь дави на газ,  Водку пей, шевели рукой. Смерть просыпается каждый раз, Когда умирает другой. Это личный бизнес, тут каждый сам, Не бывало таких, у которых не получилось. Мы с Catherine у окна, бармен - молодой пацан. За столиком справа опять заказали Чивас. Ты же знаешь, Катрин (Мне хотелось бы звать тебя Катя) С каждым днём нам с тобой остаётся всё меньше и меньше. Нужно как-то забыть. нужно память свою продать За бутылку вина и за ноги красивых женщин. Так в апреле цветы, эти жизни худые всходы Коммерсант у вокзала стремиться отдать за сотку. За соседним столом пьют только Чивас с содовой. Мы с Catherine исключительно водку 41 Похмелье

Порой по улице бредёшь —  Нахлынет вдруг невесть откуда  И по спине пройдёт, как дрожь,  Немыслимая жажда чуда.  Арсений Тарковский

А потом сквозь его ребро прорастет трава.    Небо спустится ниже, заполнит собой пространство.  Догорают мосты, догорает листва. Мертва  Та, что выдала ключ от города самозванцу.  И на трон опускается вересковый венок. Так приходит конец: овцы сыты и волки серы. И какое им дело, что все ещё одинок принц, Который сумел счастье выстроить из фанеры? Барабаны гудят, ноют трубы, трубят рога, Вьётся плющ у коленей, собачьи виляя стеблем. Принц ложится на землю и смотрит на облака. Принц ложится на землю. Безумно чужую землю. Собеслава Кантемир

читая её, я видел себя фальшивым, нищим перед её страданием, любовью её, молитвой... в мире её мало кто был счастливым, но, наблюдая за всходом трав на могильных плитах, она улыбалась. радовалась запаху чернозёма, ветру, соснам, полям картофельным, розам, вкусу осеннего воздуха. она не была поэтом. Создатель сумел уберечь её от искусства. (с) Чеслав Милош

Дым сигарет, абсент и чёрный кофе, Улыбки циников и горькие стихи. We are but ashes from Lugosi’s coffin, We are regretting that we’re living here. Ритм мегаполисов и серый дым на небе, Короткий отдых и тревожный сон. We have no sense, no chance, no meaning maybe, And still we’re living - we are moving on. Но ночью рвутся золотые нити, А темнота заботливо нежна. Among the sleeping giants of the city We understand that sense is here and now. Тогда мы пьём абсент и чёрный кофе, Тогда мы пишем горькие стихи. Indeed, we're ashes from Lugosi’s coffin. Yes, he is dead, but we’re still living here. Lancelot Ультранеоромантизм

Герда заходит в чертог зимы. Ей наплевать на Кая. "Взять у кого-то тепла взаймы, в пропасть себя толкая. Я растоплю тебя. Растоплю". — Вон твой придурок, слева. — Он мне не нужен. Я Вас люблю, Снежная Королева... Стефания Данилова

Вот невеста бежит на свидание к палачу  воплощать известную только двоим мечту.  "Всё готово, - он говорит, - показать хочу заодно тебе новый электрический стул". Говорит - и под веками остро мерцает лёд, из соседнего леса слышен далёкий вой; "Не волнуйся - здесь ничего не произойдёт, ничего из того, что не нужно тебе самой". Екатерина Михайлова 

Ничего не светит тому, кто еще слеп. Ничего не греет того, кто  уже прозрел. Я -  создатель зрелищ, которые даждь мне хлеб. Этот хлеб  в чернозёме всё ещё не созрел. Сквозь меня проходили волны большой любви, мне оставляя водоросли  в песке.  тромб за тромбом образуя в моей крови, золочёный пирсинг  молчания в языке. Я прилежно ходила к черту искать нас. И прогуливала  весь курс "как себя  найти". Я хотела  увидеть  вашу Любовь в анфас. Но она лицо укутала  в палантин. Женская слабость бывает сильнее  сил. Видит слёзы мои лишь разделочная доска. Эту тяжесть на руках бы  ты не носил. Есть у тяжести имя и имя  е...